Обыкновенные люди - Дмитрий Евгеньевич Cерков
– Ну, тогда приятного аппетита, – сказал я и проглотил этот кубик.
– Эй! Ты чего? – крикнула она. – Не надо! Остановись!
– Ну уж нет, – уже доставал из коробки следующий и закинул его в рот.
– Что ты делаешь? – с какой-то беспомощностью в голосе промычала она.
– Как что? Тебя кормлю.
– Но зачем? – удивилась Света. – Я же тебе все рассказала. Ты налегал на сахар из-за меня!
– И что? – доставал третий кубик.
– И То. Я опухоль – это факт.
– Да, ты опухоль. Это факт. Но ты не виновата, что опухоль. И еще. Даже если ты опухоль, это не значит, что ты не заслуживаешь своего сахара.
Так и смотрели (чувствовали) очередное кино. Я пил пиво для себя и ел сахар для нее.
– Спасибо, – вдруг сказала мне Света. – Мне даже начинает казаться, что я человек.
– Казаться… странные ты вещи говоришь… – промычал я. – Глупая ты все-таки.
– Что? – совсем беспомощно ухнула она.
– Неужели по-твоему, чтобы быть человеком, нужно обязательно им родиться? Неужели, чтобы быть человеком, нужны дурацкие глаза?
– То есть… – она.
– Да… – я.
– Вот как, – вздохнула Света. – А хотеть оказалось вовсе не так уж и бессмысленно. Если бы я не хотела стать человеком, я бы не стала им для тебя, – улыбнулась она.
Добрый день
– Доброе утро, Света, – сказал я, проснувшись, в понедельник.
– Доброе, – тепло ответила она, и мне стало еще теплее.
– Знаешь… кажется, я еще немного выросла.
– Ты мой-то живот видела. Вот кто по-настоящему вырос от всех этих тортиков! – жизнерадостно соврал я, чтобы не делать холодно ей.
– Ты же знаешь, что меня не обмануть. Зачем пытаешься?
– Ну… я (и как такое ей сказать?)
– Не отвечай, – перебила она. – Если бы я с самого начала знала, что я опухоль, я бы ни за что не начала с тобой говорить, – мрачно сказала Света.
– Эй, ты чего? – удивился я.
– Ничего. Давай просто вырежем меня, – отрешенно произнесла она. – Хотела бы я в следующей жизни родиться не твоей опухолью, но все равно найти твое сердце.
Тогда она долго плакала, а я долго не мог собраться. Я хотел позвонить и перезаписаться, но она специально болела все сильнее и сильнее, пока, наконец, не выгнала меня на улицу.
Пока я шел на прием, я непрерывно думал, все больше и больше поглощая в себя окружающие краски. Тот день, хоть и был ясным, но растворялся во мне. Я бы даже сказал иначе. Тот день был просто чудовищно неуместно солнечным. И мне всеми возможными и невозможными силами хотелось это исправить. Хотелось, чтобы небо потемнело и порвалось, и из открывшейся раны хлынула черная кровь. И не знаю, как для других, но для себя у меня это даже получилось, потому что все как-то тускнело и меркло.
– Это так странно, – размышлял я. – Чтобы я жил, должна умереть она. Но если она умрёт, с кем же я тогда буду жить? С кем буду разговаривать и кататься на электричке? Ведь, кроме моей опухоли, меня никто не понимает.
Оказавшись у стен здания, я обратился к ней:
– Хочешь, я не пойду?
– Иди давай, – строго заболела и сказала она.
Ну, я и пошел.
– Добрый день, – врач с коротким пшеничным полем на голове улыбался во все зубы. Все такой же активный и бодрый, точно выпил семь кружек кофе, а потом понял, что ему не хватило, и выпил еще три.
Он рассказывал о способах убийства моей Светы, а я про себя говорил ей:
– Не слушай его. Не слушай, – да я и сам-то слушать это уже не мог. Достал меня этот тренер по личностному росту и мотивации.
Когда он закончил выверенную мотивационную речь, очевидно, созданную для того, чтобы пациенты в этом кабинете не наложили на себя руки, я, достав из кармашка кубик сахара и демонстративно-сладко его проглотив, спросил:
– А можно начать лечение попозже?
Видели бы вы его глаза. Кубик сахара того стоит.
– Попозже может быть поздно, – вернул себе обычный голос он, выключив режим заведенного электровеника.
– Ну… и что? – качнулся на стуле я.
(А про себя подумал: «Неужели сейчас начнет рассуждения о ценности времени?»)
– Вам что, жить надоело?
– Нет, – равнодушно ответил я. – А ей будет больно?
– Кому ей? – теперь пшеничное поле зашевелилось.
– Ну, опухоли, – сказал я.
– Опухоли? – спросил он.
– Опухоли, – ответил я.
Он растерялся и подстриг пальцами свое пшено.
– Какая разница, будет ей больно или нет. Это же просто опухоль.
– И все-таки? – настаивал я, глядя на плакат с фразой «Не приговор».
– Я даже не знаю… вы первый, кто задал мне такой вопрос, – растерянно произнес врач, точно на первый курс вернулся и не знал ответ на билет по анатомии. Он даже впервые надел лежавшие на столе очки, точно думая, что они добавят ему пять баллов к интеллекту и помогут понять происходящее.
Наконец, о чем-то поразмыслив, он произнес:
– Можно подумать, что вам её жалко…
– Жалко, – подтвердил я. – Она же тоже живая.
– Лучше себя пожалейте, потому что эта дрянь вас не пожалеет. Пришла незвано и медленно убивает вас изо дня в день. Чем больше времени вы даёте ей, тем меньше времени остаётся у вас. Вы что, умереть хотите? – холодным голосом спросил врач и ударил ручкой по столу.
– Нет, просто я люблю ее, – ответил я и почувствовал внезапное тепло в сердце.
– Что? – очки упали с его переносицы, и он потянулся за ними, встав на четыре лапы, как собака.
– Ничего. Спасибо, доктор, я пошел, – сказал и правда пошел. В том же направлении, куда в прошлый раз он меня отправил.
– Погодите немного? – крикнул врач, догоняя меня. – Она вам, наверное, уже в мозг залезла, метастазу дала, вы себя послушайте! – выбежал он в коридор напуганный и с внезапно вспотевшим лбом.
– Доктор. Я отказываюсь
